Я начну с аксиомы, что объединение народов и территорий в более крупные государственные образования – в конечном итоге ведет к стабильности и общему прогрессу. Путь даже если это благо наступает не немедленно, а в перспективе. А разделение более крупных государств на более мелкие – это всегда беда, даже если этим разделением руководят благие намерения, такие как «независимость» или «свобода».

Справедливости ради, история знает примеры, когда было наоборот. Например – отделение США от Британии. Но эти примеры – немногочисленны, и они всегда имеют одну особенность – раскол происходил потому, что отделившаяся часть становилась богаче и могущественней целого государства, от которого оно отделялось.

Когда же раскол происходил потому, что государство ослабевало и не могло больше удерживать свои составные части – это всегда сопровождалось катастрофой.

Ни одна африканская колония не стала свободнее, богаче или счастливее, получив независимость. А уровень жизни и безопасности в большинстве бывших республик СССР после отделения упал.

Развал СССР произошел вследствие ослабления центральной власти (независимо от того, что послужило причиной такого ослабления). Центральная власть в осколках СССР была также слаба и не обладала необходимой силой для сдерживания дальнейшего распада. И даже в самой сильной из них – в России – процесс распада продолжился.

Если бы он дошел до конца, это было бы второе Зимбабве. Но не в единичном числе, а во множественном.

У центральной российской власти не было сил совсем остановить процесс, но были силы оказывать ему противодействие, так или иначе замедляя его или направляя в другие русла. В частности была куплена «лояльность» локальных элит, за счет передачи им полной свободы власти на местах и возможности свободно реализовывать свои шкурные интересы в рамках их локальных территорий.

В итоге к концу 90-х сформировалась структура, которую я бы назвал «неофеодализмом», поскольку ей были присущи все характерные черты феодального общества (на другом уровне, конечно).

Функции и полномочия губернаторов один к одному совпадали с таковыми у феодальных баронов, представителей Президента в округах – с сенешалями. Были и маркизаты с герцогствами - нацокруга и автономии.
Как и в любом герцогстве, Герцог устанавливал собственные законы, которые могли противоречить законам центральной власти. До сих пор в Чечне, например, дамам запрещено появляться в учебных заведениях и приходить на госслужбу, если они одеты не по Шариату. А в Татарстане до сих пор церковный брак дает (при наличии законодательно запрещенной полигамии в России) ВТОРОЙ  жене те же имущественные и наследственные права, что и официальный брак с первой и т.д. и т.п.

Все вассалы: бароны, герцоги, маркизы несли ответственность перед сюзереном-президентом, но на своих территориях они были полновластными хозяева, и президент не мог приказать напрямую какому-нибудь феодалу своего маркиза. Он мог только маркиза сменить, если у того феодалы дурят. Оно и понятно, вассал моего вассала -- не мой вассал.

Чем грозила такая новая феодальная система в условиях слабости центральной власти, объяснять не надо. Стоило какому-нибудь вассалу стать достаточно сильным или даже перестать нуждаться в лояльности центральной власти – процесс развала пошел бы по принципу падающего домино.

Что, видимо, и заставило тех, кто понимал такую опасность, сформировать то, что мы сейчас называем «путинский режим». Экстренной задачей этого режима было как-то остановить процесс неофеодализации и восстановить центростремительные силы в стране. В связи с экстренностью задачи был применен самый радикальный (а может быть и единственно-возможный) способ решения проблемы – ликвидация общественных механизмов, через которые осуществлялась децентрализация. И, деваться некуда, это были те же самые механизмы, через которые шла демократизация общества после развала СССР. И, что гораздо хуже, через эти же механизмы, осуществлялась обратная связь общества и власти.

Я не думаю, чтобы «путинский режим» ставил целью ликвидацию демократии и свободы в стране. Если бы такая цель ставилась, то личные свободы обывателей очевидно пострадали бы. Этого не случилось.

Цель была другая -- любой ценой остановить процесс новой феодализации страны. Ликвидация демократических механизмов в стране стала побочным эффектом, той самой «ценой» сохранения целостности державы.

Хочу подчеркнуть, что ликвидация этих механизмов не была ошибкой власти. Это был вопрос приоритетов. Либо дальнейший распад страны на вполне процветающий демократический центр и загибающиеся диктатуры-окраины, либо сохранение целостности страны при ликвидации части механизмов демократии. Альтернативой могла быть только ликвидация самих баронов и герцогов (физическая или судебная) с последующим помещением на их место «своих» лояльных людей. Но как долго сохранилась бы эта лояльность?

К сожалению ликвидация части демократических институтов стала не единственным побочным эффектом.

Главный побочный эффект

Другим побочным эффектом стала ликвидация обратной связи между обществом и властью. Общество утратило механизмы (свободную прессу, многопартийность, свободные выборы чиновников, национальные институты) через которые оно могло бы как-то влиять на решения, принимаемые властью и на ее стратегическую политику. А отсутствие такой связи чисто статистически ведет к накоплению ошибок управления. Что, в свою очередь, ведет к неизбежности возникновения критического уровня таких ошибок в очень близкой исторической перспективе.

Нельзя сказать, чтобы власть это не беспокоило. Попытки власти выстроить альтернативные механизмы обратной связи (создание той же «общественной палаты», экспертных органов в законодательной сфере) говорит о том, что власть понимает проблему и обеспокоена ею. Но эти альтернативные механизмы работают только на глобальном стратегическом уровне и совершенно не работают локальном и на тактическом уровнях (иными словами позволяют избежать грубых ошибок при принятии нового закона, но никак не гарантируют от ошибок в нормативных актах, трактующих этот закон, а от них, в конечном счете, все и зависит).

В итоге власть получила рычаги, позволяющие стабилизировать экономическую и политическую ситуацию в стране, но полностью утратила рычаги для экономического и политического развития страны.

Не имея обратной связи управлять развитием нельзя. Дергая за какую-то ниточку вы должны видеть, к чему привело это дерганье. Механизмов увидеть это у власти нет, они отключены. Можно создать временные механизмы обратной связи для каких-то конкретных критических ситуаций (как в случае с пожарами этим летом), но для всех ситуаций – это невозможно. Образно говоря – временный механизм – это «приставить городового», а «к каждому городового не приставишь».

Коррупция не порок, а осознанная необходимость

Единственная работоспособная схема при отсутствии системной обратной связи между обществом и правительством – это коррупционная схема управления, когда население вступает в непосредственные товарно-денежные отношения с представителями государства, и те начинают оказывать госуслуги населению на коммерческой основе. При этом появляется какой-то уровень обратной связи. Общество получает возможность оказывать влияние на власть, в обход неработающих конституционных механизмов, через коррупционные денежные потоки.

Население платит гаишникам зарплату непосредственно, минуя госаппарат, а гаишники добросовестно следят за ситуацией на дорогах, поскольку у них появляется прямая материальная заинтересованность в этом. Население может поощрить гаишника, который действует справедливо, честно заплатив ему за реально допущенное нарушение, и может не поощрить зарвавшегося гаишника, пойдя на принцип («составляй протокол командир, я заплачу штраф в сберкассу»).

Соответственно, население считает себя вправе не платить часть налогов государству, поскольку оно уже платит их непосредственно чиновниками, а госчиновник считает себя вправе прикрыть на это глаза, поскольку имеет возможность получить часть зарплаты напрямую, минуя государство.

Эта схема прекрасно работает, весьма стабильна и обходится населению не дороже, чем полная уплата налогов.

Но она имеет два недостатка:

1. Центральная власть не имеет возможности управлять коммерческой деятельностью чиновников по оказанию госуслуг населению и значит в значительной мере утрачивает свою власть на местах.
2. Коррупционная схема работает только на подержание процесса управления и органически неспособна работать на развитие общества. Просто потому, что любой реальный акт «развития» коррумпированный чиновник будет обращать на пользу своего кармана, а не общества.

По сути, экономика оказывается замороженной на том уровне, когда произошла ликвидация механизмов обратной связи. При этом никуда не девается естественный износ материально-технической базы государства, которую надо возобновлять, тратить на это имеющиеся ресурсы, а значит речь идет даже не о «заморозке» экономики, а об ее угасании.

Власть это понимает, и борется с коррупцией. Но в условиях коррупционной системы, управления, ликвидация коррупции равнозначна ликвидации самой государственной власти. Поэтому борьба с коррупцией направлена только на втискивание ее в «разумные рамки», но никак не на полную ликвидацию.

Отчаянные попытки властей внедрить «Электронное Правительство» - это не что иное как попытка наладить обратную связь между властью и обществом, причем наладить ее таким образом, чтобы эта обратная связь не запустила бы механизмы дестабилизации, как это было в случае внедрения демократических механизмов в СССР. Однако, очевидно что «Электронное Правительство» не заменит собой имеющиеся механизмы управления. Это всего лишь технологическая надстройка над ними. Она может лишь повысить удобство пользования этими механизмами и упростить доступ населения к еще оставшимся механизмам обратной связи. Но если эти механизмы не работают без надстройки, то никакая надстройка не заставит их работать.

По большому счету, и это касается не только России, человечество достигло того уровня технологического и информационного развития, когда для любого механизма обратной связи между властью и обществом становится возможным превратить его в инструмент дестабилизации. При наличии такой возможности всегда найдутся общественные силы, которые будут намерено вызывать эту дестабилизацию в своих корыстных интересах.

Отключение же механизмов такой обратной связи ведет к остановке развития общества и его экономическому угасанию.

Если резюмировать кратко, то крах – неизбежен.

И беда в том, что эта ситуация не является результатом чьей-то некомпетентности, злой воли или ошибки. Эта ситуация – историческая неизбежность. Существующая общественная формация дошла до пика своего уровня развития. Она изжила себя, и крах – неминуем. Хоть о стенку расшибись – неминуем. Кризис 2008-2009 годов не последний и не самый страшный из кризисов недалекого будущего. Авария на Саяно-Шушенской ГЭС – не последняя и не самая страшная техногенная катастрофа ближайшего будущего.

Вопрос стоит только о том, в какой форме произойдет этот крах. В форме взрыва, революции, войны, с последующим хаосом. Или в ходе постепенной долгой и относительно безболезненной агонии с тем же неизбежным хаосом в конце.

Извечные два вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» в этой ситуации ответа не имеют. «Кто виноват» мы уже разобрались. А на вопрос что делать, я отвечу афоризмом одной моей знакомой, известного социопсихолога – «Нельзя спасти неспасуемое?». Увы!

А может все-таки кто-то спасет нас?

Ликвидация и ослабление демократических институтов, экономические кризисы, сосредоточение капитала в немногих руках, коррупция – это всего лишь следствия ситуации, а не ее причина.

Те, кто пытается исправить ситуацию, борясь с коррупцией или за восстановление демократии – борются со следствием, а не с причиной. Если брать Россию, то тут всю оппозицию можно разделить на четыре категории:

1. Те, кого насторожила или испугала ликвидация демократических институтов. Как правило, люди этой группы не задаются анализом причин или делают такой анализ весьма поверхностно. Их беспокоит сам факт «ослабления демократии в стране». Их цель – просто восстановление работы демократических институтов. Механизмы и последствия ими не рассматриваются. Они считают, что сам по себе факт такого восстановления будет достаточен для исправления ситуации. Как правило – это честные, искренние люди. И все они являются не более чем пушечным мясом для последующих трех групп.
2. Те, кто понимает ситуацию в той или иной степени, при этом лишен места в коррупционной системе и направляет свою оппозиционную деятельность на то, чтобы это место получить. Как правило такая персона направляет усилия на организацию протестных действий, к которым привлекает людей первой группы и в случае успеха добивается той или иной степени дестабилизации общества, стараясь удержать эту дестабилизацию на той грани, когда власти будет выгодно «подкупить» организатора, предоставив ему место в распределении коррупционных благ. Например, дав доходное место в Единой России или беспартийную доходную должность.
3. Те, кто стремиться перестроить коррупционную систему в свою пользу. Действуют по предыдущему сценарию, но сопровождают эти действия серьезным вливанием денежных и административных ресурсов в свою борьбу. Впрочем, речь тут идет скорее не о борьбе, а о реальной войне за право рулить коррупционными финансовыми потоками, причем, как правило, на международном уровне. Для массового обывателя эта война не видна. Вернее видна только на уровне организуемых при помощи первой группы протестных акций, которые, в отличие от акций второй группы, зачастую не носят выраженного смысла, целей, и чаще всего имеют демонстративный характер с четко выверенным точечным деструктивным эффектом.
4. Те, кто искренне стремится надстроить над системой рычаги обратной связи. Честные люди, не до конца понимающие ситуацию. Организуемые ими акции осмысленны, имеют, как правило, конкретную цель и несут наибольшее деструктивное влияние на механизмы власти, просто потому, что люди этой группы очень редко преследуют свои корыстные интересы. Они действительно стремятся действовать ко всеобщему благу. Они искренне хотят «поправить режим». Они представляют для власти, наибольшую опасность, так как их деятельность может сопровождаться сильной дестабилизацией, и к ним, как правило, применяются серьезные карательные меры (в отличие от первых трех групп, где все обычно ограничивается протоколом и штрафом).

Возможно кто-то из «демократов» спросит, прочитав все это: «Сколько заплатила вам власть за клевету на российскую демократическую оппозицию?»

Возможно я задумаюсь, чтобы подыскать правильные слова для ответа, но ответить не успею, потому что тут же кто-то из «сторонников режима» спросит меня: «Сколько вам заплатили демократы-либералы за клевету на Россию?»

При всей моей «продажности», господа, у меня есть здравый смысл, который говорит, что брать бабло за одну и ту же клевету от двух противоборствующих сторон – нонсенс.

Это эссе не является демонстрацией моей принадлежности к какому-либо из двух противоборствующих лагерей. Оно не содержит критики по отношению к каким либо персонам или политическим силам. Оно даже не содержит моей личной оценки ситуации. Оно просто фиксирует объективную реальность, которая лежит вне наших возможностей как-то повлиять на нее или что-то исправить.

 

Выход из этой ситуации может состоять только в том, чтобы по возможности замедлить агонию, сделать ее плавной и относительно безболезненной. И уже сейчас начать принимать меры, чтобы последующий период хаоса был по возможности как можно более кратковременным и возможно менее разрушительным. 

Вот это – в наших силах. Но я пока не вижу, чтобы этим кто-то занялся. Ни во власти, ни в оппозиции.

Заключение

Вы скажете – бред. Ситуация – стабильна. Нам ничего такого не грозит!

Но еще в начале августа 1991 года никто не поверил бы, что всего через несколько месяцев могучий СССР рухнет как карточный домик и прекратит свое существование.