- Информация о материале
- Автор: Андрей Шипилов
- Категория: И Упало Слово
- Создано: 18 октября 2016
Этой ночью он впервые узнал, что существуют «стихи».
Шарлотта ушла под утро.
«Нельзя вместе проводить всю ночь целиком, это сочтут за привязанность», — пояснила она.
Но что это, если не «привязанность», — то что произошло между ними. Он испытал невероятное наслаждение, недоступное в прежней лагерной жизни, а потом они проговорили всю ночь. Это было намного большее, чем «просто разговор».
И уже под утро, когда между ними было сказано очень многое, она шепнула ему:
— Вот, послушай, Ян, — и стала читать полушепотом:
…И в тех пререканиях важных,
Как в цепких объятиях сна,
Все три поколенья присяжных
Решили: виновна она.
Меняются лица конвоя,
В инфаркте шестой прокурор...
А где-то темнеет от зноя
Огромный небесный простор,
И полное прелести лето
Гуляет на том берегу...
Я это блаженное «где-то»
Представить себе не могу.
Я глохну от зычных проклятий,
Я ватник сносила дотла.
Неужто я всех виноватей
На этой планете была?
Самые обычные слова, упакованные в ритмический строй и связанные между собою перекличкой рифм, вдруг приобрели волшебную силу и невероятный вес. Они проламывали этим весом хрупкое ночное сознание Корчака, и опускаясь в самые глубины подсознания, расцветали оттуда, словно гигантскими цветами, невероятно точными и емкими смыслами.
Ему не были знакомы слова «Прокурор», «Присяжные», но это ровно ничего не значило. Стихи были написаны от лица женщины, но это тоже было неважно, Корчак понял, что эти стихи — и про него тоже.
Стихи с невероятной точностью воспроизводили все его мысли и искания последних дней, и он вдруг осознал, что не только его мысли. Этот вопрос, «Неужто я всех виноватей?» имел право задать любой лагерник.
Корчак понял, что, если бы его сейчас спросили, он бы ответил: «Я хочу жить насыщенной полноценной и яркой жизнью, а смерти в конце — все равно не избежать, и какая разница — от рака она будет или нет». И он знал, что точно так же ответило бы большинство лагерных работников, если бы их об этом спросили. Но их никто не спрашивал, их просто «обвинили» в будущем раке и наказали по этому обвинению, пообещав в конце призрачную амнистию в виде Безмятежных Островов. И он вдруг с ужасом осознал, что для кого-то эта амнистия так никогда не наступит!
Он вдруг понял, что это место, с темнеющим от зноя небесным простором, это и есть то самое место, которое он изобразил на своей схеме, место где живут счастливые люди, никогда не знавшие Лагеря. И это место больше не было «тайным», оно приобрело очертания. И хотя его еще предстояло отыскать, он теперь твердо знал, что оно — существует.
И существуют люди, которые в этом месте живут.
И Шарлотта была обитательницей этого места, она была первым человеком «не из лагеря», которого он встретил на своём жизненном пути. Он знал это точно.
Всем лагерным девочкам в возрасте пяти лет делали «операции по коррекции стыдливости», им хирургическим путем удаляли девственную плеву и клитор. Шарлота не подвергалась этой варварской операции, ее «пуговка» была на месте. А значит — она выросла вне лагеря.
— Если есть страшные стихи, то, наверное, есть и добрые? — спросил он ее с надеждой.
— Слушайте, Ян:
А где-то там, куда нам не вернуться
В далеком детстве, в юности, вдали,–
По-прежнему ревнуют, и смеются,
И верят, что прибудут корабли.
У возраста туда не отпроситься,–
А там не смяты травы на лугу,
И Пенелопа в выгоревшем ситце
Всё ждет меня на давнем берегу.
Сидит, руками охватив колено,
Лицом к неугасающей заре,
Нерукотворна, неприкосновенна,–
Как мотылек, увязший в янтаре.
И он воочию увидел эту картину. Это невероятное место, где можно было смеяться и верить, и где девушки могли свободно сидеть на берегу, на фоне заката.
Это было то самое, «блаженное где-то».
— Эти стихи о том мире, откуда ты пришла? — спросил он.
— Эти стихи о том мире, который существовал, пока в него не пришел Великий Вождь, — ответила она.
— А у меня ведь тоже есть своя «Пенелопа», — вдруг сказал он. — и она тоже ждет меня. Я знаю, она меня ждет.
Вместо ответа она вдруг несколько раз нежно провела ладонью по его голове, от макушки до затылка. И этот простой жест вдруг возымел невероятное действие. Он вдруг разрыдался, и она прижала его к своей груди не как любовница, а как женщина прижимает плачущего ребенка…
Наступило утро.
Ян решил, что он не пойдет на завтрак. Ему надо было привести свои мысли в порядок и подготовится к одному важному делу, догадка о котором пришла в его голову этой ночью.
Несмотря, на то, что ночь была почти бессонной, голова его была ясна, и спать совсем не хотелось.
Ян сделал себе кофе и заказал сэндвичи.
Потом он положил перед собой листок со своей схемой, зачеркнул надпись «Тайный мир» и написал: Блаженное «где-то». Теперь, когда он точно знал, что это место и в самом деле существует, он дал ему новое имя.
Потом он написал под этим заголовком слово «Шарлотта» и поставил рядом три восклицательных знака. Таким образом, это место получило первого обитателя.
Потом он задумался и написал там же «Пенелопа».
Подумал еще немного, зачеркнул «Пенелопа», решительно написал «Белоснежка» и поставил вопросительный знак.
Потом подумал еще немного, зачеркнул вопросительный знак и поставил жирный восклицательный.
Раздался стук в дверь.
— Заходите! — крикнул Ян, и в комнату к нему ввалилась целая делегация: Анна, Тагор и Елена Глинская.
Корчак окинул их новым взглядом.
Часть ночи Шарлотта уделила тому, что посвятила Корчака в детали обо всех знакомых ему обитателях Центра Ч, кто чем занимается, кто чем дышит, какие у кого с кем отношения.
Елена Глинская была «выдающимся историком», вернее обладала уникальным даром: исходя из реальных или вымышленных событий прошлого предвидеть события в будущем и принимать совершенно безошибочные решения в настоящем.
Рабиндранат Тагор был «компьютерным гением», единственным человеком здесь, кто имел полный доступ к мировой информационной сети. «Но ему его никто не давал, он сам себе его предоставил», — прокомментировала Шарлотта.
Анна Клевская… Корчак вдруг понял, что про Клевскую Шарлотта ничего не сказала. Как, впрочем, и про себя. В ответ на попытки Корчака спросить о ее профессии и чем она занимается, Шарлотта очень мягко, но решительно уходила от ответа.
Зато она довольно много рассказала про Дабл Ви.
«Я знаю, вы сейчас очарованы им, но будьте настороже. Ваше очарование понятно: он умен, и не мерзавец. Он никогда не будет делать пакости, просто так, без крайней необходимости. Если ему ничего не стоит сделать кому-то добро, он сделает добро. Если он видит в вас личность, он будет с уважением относиться к этой личности, что после лагеря — очень импонирует. Все эти черты в нем естественны и не фальшивы, что также может впечатлить очень сильно. Пока вы служите его делу, он будет стоять за вас стеной и защищать вас без страха и упрека. Но если во имя его великого дела ему потребуется уничтожить вас, он сделает это без колебаний. Если он сочтет, что вы — выгодная разменная фигура в его игре, он — разменяет вас не поморщившись».
«И вообще, — добавила она, — тут у нас постоянно ведутся всякие тонкие игры, от которых вам, пока вы во всё не вникли, лучше держаться подальше. Потому что даже не всегда понятно, кто на чьей стороне играет, и человек, на которого вы смотрели, как на союзника, может неожиданно оказаться противником. А еще лучше, в любой, непонятной ситуации — советуйтесь со мной».
«А вам я могу полностью доверять?» — вроде как в шутку спросил он.
«Тут, Ян, есть только два человека, кому вы можете полностью доверять, и которые вас никогда не предадут».
«Один из них — вы?»
«Да, я. А другой человек — это Анна Клевская».
Тагор прервал его воспоминания:
— Не глупите, Корчак, — сказал он, — спускайтесь к завтраку.
— Мы понимаем, что вам, наверное, неловко после вчерашнего, — добавила Елена Глинская, —вы просто не привыкли, но тут все эти вещи — норма. Во всяком случае, это не повод, чтобы избегать показываться на публике.
— Вы снова — герой! — сказала Анна, — и поклонники на завтраке с нетерпением ждут вашего появления.
Корчак недоуменно переводил взгляд с одного на другого, не понимая, о чем они говорят, и вдруг до него дошло. Он не думал о ситуации в таком ключе, но сообразил, что если бы он пошел на завтрак, то да, ему, пожалуй, было бы жутко неловко после вчерашнего приключения, тем более все уже видимо, были в курсе.
— Я честно, говоря, не думал об этом, — сказал он откровенно. — К завтраку я не пошел по другой причине, мне надо собраться с мыслями. Но знаете, да! То, о чем вы говорите, это ведь тоже важно. Если вы устраиваете такие вечеринки регулярно, это же должно как-то влиять на ваши отношения. Какими глазами вы потом смотрите друг на друга?
— Мы смотрим на это, как на неизбежную издержку нашего положения, — сказал Тагор. — Эти игры стимулируются руководством, и все просто принимают их как данность, которую нельзя избежать или изменить. Там наверху считают, что это — профилактика постоянных связей.
— Но здесь же — не Лагерь, — воскликнул Корчак, — Дабл Ви объяснил мне, почему привязанность запрещена в Лагере, но тут же все по-другому. У вас же тут — свободные люди.
— Тут иные причины, — ответила Анна, никак не реагируя на вырвавшихся у него «свободных людей», — они там опасаются, что возникшая привязанность перерастет в заговор. Один гений, даже работающий на систему — уже представляет для нее опасность. А два гения, образовавших доверительный союз — это намного больше, чем просто два гения. Это — всегда угроза.
— Мы тут все — гении, если вы еще не поняли, — улыбнулась Елена.
— Идемте на завтрак, Ян, — сказал Тагор, — вас ждут, нас послали за вами. С вашими мыслями вы можете разобраться и потом. А может быть и ваши мысли сами разберутся с вами, пока будете завтракать, так тоже бывает.
— Хорошо, пойдемте, — согласился Корчак.
— И наденьте что-нибудь обтягивающее, — добавила Анна, — чтобы была видна мускулатура. А то кое-кто сомневается, что вы способны забросить даму на кровать по воздуху через всю комнату.