• И Упало Слово. Роман

Их вездеход стоял на самой вершине.

— Вот она, Земля нашей Свободы, — торжественно провозгласил Ньютон.

У Корчака перехватило дух от открывшейся ему панорамы. Позади остались заснеженные скалы, а перед ними… От вершины вниз плавно спускался довольно пологий склон, который заканчивался далеко внизу, переходя в долину между двумя горными хребтами. Склон был покрыт растительностью, разноцветной и разнообразной. Здесь, на разных высотах царили разные времена года.

Их вездеход стоял на зимней бесплодной скале, но уже совсем чуть-чуть пониже начинался темно-зеленый хвойный зимний лес, а еще ниже уже играло яркое желто-красное осеннее разнообразие. В самом низу — царило лето, и из этой легкой голубоватой летней дымки выглядывала россыпь маленьких цветных домиков. Как будто кто-то разбросал по долине конструктор из детских развивающих кубиков разных цветов..

И — удивительное дело, там за спиной была пасмурная погода и дул ветер, а перед ними, внизу, склоны были залиты солнцем.

— Какая красота! — прошептал Корчак.

— Да, — весело ответил Ньютон, — мы с проводниками договорились, когда они кого-то из лагеря вывозят, то всегда тут останавливаются, в этом месте. — Понимаешь, когда человека из лагеря вырываешь — это всегда шок, человек долго в себя прийти не может, осознать вот этот переход от рабства к свободе. А вот как его тут поставишь,  вот тут-то, именно в этот миг, до него и доходит, что он — на свободе.

— А что там такое? — Корчак показал на отчетливо отличающуюся по цвету от окружающей растительности полосу, протянувшуюся по всему склону, от летней долины внизу до самого зимнего хвойного леса.

— А это Старик Черчиль придумал! Это его «всесезонный сад». На верхних ярусах всякие фрукты из северных краев, а снизу — южные растения. Именно поэтому у нас в поселке и яблоки, и апельсины, и малина, и смородина, и ананасы, и виноград, и киви, и земляника, и даже — черимойя с ежевикой.

— Я и слов-то таких не знаю! — рассмеялся Корчак

— А я не только знаю, но и на вкус уже все перепопробовал, — гордо сказал Ньютон.

— Погоди, ты сказал — Старик Черчиль, — это тот самый, который мясо кабана жарит?

— Он, — засмеялся Ньютон, — вот там, видишь, где листва желтая, у него заимка, он наверняка сейчас там, поехали быстрее!

Они проехали через зимний хвойник и уже спустя каких-нибудь десять минут оказались посреди буйства ярких осенних красок, залитых ослепительным солнцем. Ньютон опустил стекла, на улице было тепло, и в кабину вездехода хлынул свежий воздух, насыщенный ароматом горных трав и запахом увядающей осенней листвы.

— Ведь хорошо! Хорошо же! — крикнул Ньютон

— Хорошо! — крикнул в ответ Корчак, радостное настроение Ньютона передалось и ему.

Они влетели в распахнутые ворота и затормозили. Ньютон выпрыгнул из кабины на землю не опуская лестницы, Корчак последовал его примеру.

Они находились посреди обширной поляны, обнесенной забором из жердей, который из-за своей хлипкости, носил чисто символический характер. Поляна была поделена на две половины полоской высокого кустарника — нечто вроде живой изгороди, из-за которой виднелось несколько бревенчатых строений, скорее хозяйственного назначения, нежели жилых и доносилось равномерное гудение какого-то сельскохозяйственного механизма.

— Эй, привет! Есть тут кто-нибудь! — громко крикнул Ньютон.

Из-за живой изгороди, вытирая руки полотенцем, вышла женщина. Она была уже в возрасте, но выглядела вполне привлекательно. Темные вьющиеся волосы были красиво подстрижены, лицо ее было лишено той обреченной хронической усталости, которая характерна для женщин из лагерей, и сияло здоровым румянцем. И в отличие от лагерных женщин, она была довольно упитана, ее нельзя было назвать толстой, скорее «пухленькой», как раз в той степени, которая подчеркивает женскую красоту.

— Привет, Браун, — весело сказала она, — новичка привез?

И вдруг лицо ее стало серьезным и отчасти испуганным. Она смотрела на Корчака.

— Я знаю этот мундир… Что это значит, Браун? — тихо сказала она.

— Не обращай внимания, — засмеялся Ньютон, — Корчак — наш человек! Привез нам важные вести из Лумпура. Кабы я знал, что он прямо так, в мундире прилетит, я бы ему на смену взял что-нибудь гражданское.

— Но, — нерешительно сказала женщина, — ему все равно не стоит показываться в поселке в таком виде. Я найду ему какую-нибудь рабочую одежду. Корчак — это ваше имя? — спросила она Яна.

— Фамилия, а имя моё — Ян, — ответил Корчак.

Он снял с себя китель, забросил его в кабину и остался в одной сорочке.

— Это чтобы не смущать вас, солнышко печет, не холодно.

— Все равно, Ян, — улыбнулась она, — как будете уезжать, напомните мне, чтобы я вам одежду подобрала, тут погода такая, к вечеру — заметно похолодает. Меня Инга зовут.

— Ну, мы еще не скоро поедем, — деловито заметил Ньютон, — кстати, мы не опоздали, кабана вы еще не съели?

— Откуда ты про кабана знаешь? — хитро сощурилась Инга.

— Ну так мы еще там наверху запах учуяли!

— Попался! — Инга засмеялась и хлопнула в ладоши. — Вот ты и попался, Браун! Муж еще не начинал жарить кабана, только замариновал мясо.

— Понимаете, — она повернулась к Корчаку, — они нас все пытаются разыграть. Уверяют, будто чуют запах нашего барбекю за несколько километров.

— Но я тоже чуял запах жаркого, — серьезно сказал Корчак.

— Сговорились! — засмеялась она. — Эй! Уинстон! Представляешь, они уверяют меня, что учуяли запах твоего барбекю, а ты даже огонь еще не развел.

Из-за живой изгороди показался невысокий плотный мужчина, с лысой, а может быть и обритой наголо головой. На вид ему было лет сорок пять. Он был обнажен по пояс, так что была видна его мощная развитая мускулатура. Вся его фигура источала силу и здоровье.

— Ну и отлично! — сказал он, — что они так рано приехали. Мне помощники нужны. Надо принести дрова и помыть решетки.

— Знакомься, Ян, — вот это тот самый Старик Черчиль, — о котором, я тебе рассказывал, а это — мой старый друг, Ян Корчак, — представил их друг-другу Ньютон.

— Вас зовут Старик? — удивился Ян, — по-моему вам до старика еще очень далеко!

— Меня зовут Уинстон, — улыбнулся Черчиль, — а «Старик» — это что-то вроде почетного звания. Я ведь тут с самого начала, когда наш лагерь еще был палаточным городком. Вокруг восемнадцатилетние юнцы, а мне — уже за тридцать. Я для них и вправду старик был, вот ко мне это прозвище и приклеилось навсегда. А мне нравится! Пойдемте, покажу, что делать.

Они натаскали дров, оттерли песком и помыли в близлежащем ручье большие металлические решетки. Черчиль тем временем развел огонь в большой печи хитроумной конструкции, стоящей во дворе.

Когда они отмыли руки от сажи и вернулись к столу, Инга уже выкладывала на огромное блюдо всякие невиданные фрукты и ягоды, а Старик Черчиль размешивал в кувшине какой-то напиток.

— Присаживайтесь, угощайтесь, — сказала Инга, — мясо еще не скоро приготовится.

Черчиль разлил по кружкам напиток, который он назвал «лимонад», и который оказался весьма приятен на вкус.

— Очень вкусно! — восхитился Корчак, — этот «лимонад» и вправду отдает лимонами.

— Вам знакомы лимоны? — удивился Черчиль, — разве их дают в лагерях работникам?

— О! Наш Ян не простой лагерный работник, — гордо провозгласил Ньютон, — но я уверен, что даже он не пробовал всего того, что лежит здесь на блюде.

Действительно, большинство из этих фруктов Корчак видел впервые. Ему были знакомы яблоки, которые по иногда давали в Лагере, апельсины и клубника, которые периодически бывали в столовой центра Ч. Да и все, пожалуй. Тут же было полтора десятка разных фруктов и ягод.

Черчиль стал с гордостью угощать Яна, объясняя, как что называется, и каким образом он это вырастил. Ян даже не рассчитывал сразу запомнить все это, но с удовольствием окунулся в этот новый для себя мир фруктового разнообразия.

— Ты не слишком усердствуй, — строго сказал Ньютон, — а то на мясо места не останется.

— А вот и наоборот! — весело отвечал Черчиль, — если фрукты потреблять правильно, они не мешают, а способствуют пищеварению, — вот то, что вы сейчас едите Ян, ананас, он как раз содержит ферменты, которые помогут переварить мясо. А вот эта штука называется папайя, она вообще издревле считается лучшим средством от несварения желудка.

Вдруг Ньютон вскинул голову и посмотрел куда-то наверх.

— А что, уже летают? — спросил он Черчиля.

— Вчера начали, — ответил тот, — внизу дожди прошли, все зацвело, самое время.

Ньютон встал из-за стола и как-то странно, бочком, направился к разноцветным деревянным ящиками, которые стояли рядами на другом конце поляны. Подойдя к ним поближе, он вдруг стал описывать длинный круг, норовя обойти эти ящики с другой стороны.

— Чего он так странно ходит, — удивился Корчак, — можно подумать, он боится, что они его укусят.

— Конечно боится, если покусают, то приятного мало! — серьезно ответил Черчиль.

Он внимательно посмотрел на Корчака и спросил:

— Вы ведь никогда не видели ульев?

— Даже не знаю, что это такое.

— Идемте, только аккуратно, следуйте за мной и делайте то же, что и я. Они и в самом деле кусаются.

Они точно также по дуге обошли эти ящики, и Корчак содрогнулся от брезгливости. На ближайшем к ним ящике копошилась масса каких-то насекомых. Он вдруг понял, что то самое жужжание, которое он принимал за работу какого-то сельскохозяйственного механизма издавали именно эти насекомые.

— Что это? — скривился он.

— Это — пчелы, они живут в этих домиках и делают мед. Вы знаете, что такое мед?

Что такое мед Ян, конечно, знал, мед подавался на завтраке в центре Ч. Но он думал, что этот деликатес делают на пищевых фабриках.

— Мед? Это они делают его, эти мухи?

— Это не мухи — рассмеялся Черчиль, — Браун вам все расскажет, что к чему. Он всерьез этим увлекся и берет у меня уроки пчеловодства. Правда, Браун?

Они вернулись за стол.

— Я вот никак не пойму, — заметил Ньютон Черчилю, — почему ты не заведешь себе больше ульев. Тут же в долине столько медоносов!

— А вот ты сам и займись! — ответила ему Инга. — А мы с Уинстоном тебе поможем. Не вечно же тебе этой дистанцией командовать. Уже всем понятно, что дело к концу идет, и нацисты долго не протянут. Чем будешь заниматься, когда всё закончится, и твоя работа станет ненужной, не думал еще?

— Это дело очень выгодное, — сказал Черчиль, — у меня руки все равно до него не дойдут, а больно видеть, как потенциал пропадает. Тут по склону — все времена года сразу, никогда такого не бывает, чтобы где-то что-то не цвело. Всего и делов-то, что поставить ульи на передвижные платформы и возить туда-сюда по склону, вслед за цветением. Раз в три недели потратил один день, чтобы ульи перевести — и отдыхай. Спрос на здешний мед огромный. Даже из Рио-Де-Жанейро заказывают, на год вперед весь сбор продан.

— А почему бы нет! — мечтательно улыбнулся Ньютон, — семью заведу, детишек. И мои Безмятежные острова будут здесь!

— Прямо сейчас! — улыбнулся Черчиль, — он дотянулся до жестяного ящика, висящего на столбе, повернул какую-то рукоятку и над поляной потекли звуки красивой музыки.

Корчак стал недоуменно оглядыватся.

— Смотри, смотри, Черчиль, — он оркестр ищет, музыкантов, — засмеялся Ньютон, — я тоже поначалу так оглядывался.

— Я действительно не понимаю, как это? — недоуменно сказал Корчак. — Это же ведь не громкоговоритель играет? Я же слышу, что музыка — настоящая, что это оркестр! Вон оттуда — он показал на кусты — труба звучит, а со стороны ульев — пианино. Это же ведь не громкоговорители? Они так по-настоящему не могут играть.

— Это называется «стереосистема», — гордо сказал Черчиль, — это я сам сделал, по старым архивным чертежам. Полная иллюзия присутствия живых музыкантов. Три месяца делал.

— Это первую за три месяца, — засмеялась Инга, — а сейчас он их по десять штук в месяц клепает, — и заказов на полгода вперед собрал, со всех континентов. Я сначала ворчала, что он все вечера с этим сидит, а потом как выяснилось, сколько бонусов ценители готовы за такую систему заплатить, так сама его теперь подгоняю. Уже и не знаю, что выгоднее, фрукты выращивать или стереосистемы делать.

— Знаешь-знаешь, — хитро сощурился Черчиль, — это она, Ян, не спроста такой разговор завела, это она на комплимент нарывается. Вы думаете это я в нашей семье бонусы зарабатываю? А вот нет — она наш главный кормилец, Инга! Вот смотрите!

Он переключил что-то на своем пульте и вместо инструментальной музыки зазвенел человеческий голос. Незатейливая, но пронзительная мелодия потекла над поляной и ей вторил высокий и красивый мужской голос, поющий песню на незнакомом языке.

Корчак ощутил, как у него по спине побежали мурашки.

— Я уже слышал эти старые песни, — сказал он задумчиво, — я запомнил одну из них, там было о сердцах людей, которые требуют перемен.

Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,

Вдруг тихо напела Инга очень приятным мелодичным голосом.

— Да-да, это она! — Сказал Корчак, — вы знаете её?

— Да, знаю, это песня одного древнего поэта, а та песня, которую мы сейчас слышали, она, по сути о том же самом, о необходимости изменить мир к лучшему и написана она была тогда же…

— Но ведь эта — песня, она же на английском языке? — удивился Корчак, — откуда вы знаете о чем она?

Теперь уже пришла очередь удивляться Инге:

— Вы знаете английский, Ян? Вы поняли слова этой песни?

— Увы, я понял только первую строчку, да и то, потому что она из очень простых слов. «May be I, may be you», «может быть я, а может быть ты» — вот и все, что я понял. В мире есть достаточно много людей, которые понимают английский, но нет никого, кто понимал бы его на слух. Мы ведь даже не знаем, по сути, как эти слова звучали когда английский был живым языком, мы знаем только как они пишутся, и не более того, — грустно вздохнул Корчак.

— А Инга знает! — торжественно сказал Старик Черчиль, — Инга понимает английский на слух! Мои стереосистемы пробудили ее талант, она стала интересоваться, и сама научилась. Всего несколько человек в мире так могут, и Инга среди них! Она теперь работает на правительство, ездит по всему миру, переводит архивные записи и зарабатывает кучу бонусов. Благодаря ей мы смогли отправить детей учиться в лучшие университеты мира!

— Отправить-то отправили! — сокрушенно возразила Инга, — только похоже никто из них не стремится вернуться обратно, на ферму. На кого мы оставим хозяйство, когда состаримся?

— Ольга вернется, — твердо сказал Черчиль, — погуляет и вернется! Она никуда не денется, она прикипела к этой земле! А не вернется, не велика беда, еще внуки будут! Я уверен, найдется кому все передать!

И вот эта немудреная фраза «еще внуки будут» вдруг оглушила Корчака, перевернула его в душе все наизнанку и вызвала бурный поток мыслей.

До сих пор, вся жизнь, что его окружала, будь то лагерь или центр Ч, все вокруг жило только сиюминутным моментом, вот прямо «здесь и сейчас». Никто никогда не загадывал наперед и не планировал никаких дел на будущее, во всяком случае — на относительно отдаленное будущее. Это было бессмысленно. Человек в мире Корчака не принадлежал себе, и никто не знал, что его ждет завтра, и куда направит его путь всемогущее начальство или еще более всемогущая общественная система.

И вот сейчас перед ним сидели люди, которые не боялись загадывать о своем будущем, о будущем своих детей и внуков на десятилетия вперед. Которые могли обстоятельно планировать свою жизнь и не бояться, что кто-то отменит их планы. Которые сами были хозяевами своей жизни и сами решали какой она будет.

Корчак сидел потрясенный. До сих пор он яростно стремился к свободе, он сражался за свою свободу и свободу других, но только сейчас до него по-настоящему начало доходить, что означает это слово — свобода! Он догадывался, что это понимание пока еще не полное, что ему предстоит осознать еще очень многое, что он пока еще только ухватил за хвост какую-то важную мысль. Но он знал, что ухватил ее крепко и уже не отпустит от себя, и пройдет какое-то время и он поймет, все, что нужно.

— Эй! — вдруг громко крикнул Ньютон, — смотрите, геологи. Я же говорил, что ваше барбекю за километры пахнет, вон как несутся!

• Назад
• Вперед