— Привет, Ньютон, — только и смог выдавить из себя Корчак.

— Привет, Спаситель, — засмеялся Ньютон, и к ногам Корчака с шелестом опустилась складная лестница.

Он поднялся наверх. Внутри кабина оказалась гораздо просторнее, чем казалась снизу. Видимо она выглядела снаружи маленькой только на фоне огромных колес. Внутри помещалось четыре просторных кресла, холодильник и два спальных места: видимо машина предназначалась для дальних многосуточных поездок.

— Надо пристегнуться, — сказал Ньютон, когда Корчак сел в пассажирское кресло, — потяни вон за тот рычажок.

Корчак потянул, откуда-то сзади выдвинулось несколько обручей и зафиксировали посадку Корчака — довольно свободно, но в то же время надежно.

— Зачем, это? — спросил Корчак

— Сейчас поймешь, — засмеялся Ньютон.

Машина тронулась с места и слегка покачиваясь неспешно поехала вперед.

Некоторое время они ехали молча. Появление Ньютона в этой точке пространства и времени на этом странном агрегате было настолько невероятным событием, что ошеломленный Корчак не знал, о чем говорить.

А Ньютон только ухмылялся, искоса бросая взгляды на Корчака — он явно наслаждался произведенным эффектом.

Машина шла, не разбирая дороги, прямо по горам, по камням, кустарнику, расщелинам. Но ход был удивительно плавным, то ли из-за огромных колес, то ли из-за какой-то особой подвески. У Корчака возникло ощущение, что он плывет на огромном корабле по прозрачной воде озера, на дне которого примостились камни и кустарники.

Время от времени эта чудо-машина карабкалась на крутые, почти вертикальные откосы или наклонялась вниз, съезжая по крутым склонам. И то, и другое, она делала без малейшего напряжения, но каждый раз Корчак судорожно хватался за подлокотники кресла.

Глядя на него, Ньютон рассмеялся:

— Не бойся, не опрокинемся. А если и опрокинемся, ничего страшного, на этой штуке, как ни кувыркайся, все равно на колеса упадет, а из кресла не вылетишь, потому что пока не пристегнешься, она не поедет. Я, когда ездить учился, в десятиметровый каньон навернулся, и хоть бы что!

Корчак высунул голову в окно и понял, что Ньютон — прав, мягкие дутые колеса выступали над верхней кромкой кабины почти на полметра и надежно защищали ее от ударов при опрокидывании.

Корчак заметил, что они поднимаются все выше и выше в горы, снега становилось все больше, а растительности все меньше.

— Здесь высота хребта больше двух километров, — сказал Ньютон, заметив что Корчак старается рассмотреть горы вверху. — Лагерные коптеры и дирижабли на такую высоту подняться не могут. А наш лагерь располагается с той стороны хребта, и значит он для них недоступен, они его никогда не смогут заметить. Очень удачное место.

— Ваш лагерь? — спросил Корчак.

— Ну, ты знаешь, у нас, на вольных территориях (фразу «на вольных территориях» он произнес с какой-то особой гордостью), слово «лагерь» означает вовсе не то, что что у вас. У вас — лагерь — это место, где держат людей, лишенных свободы. А у нас, у нас лагерь — это просто временное, не постоянное поселение. Ну как… как летние спортивные лагеря в лагерных школах! — Ньютон обрадовался, что нашел удачное сравнение.

— Впрочем, лагерь, это только название, — продолжил он. — Наш лагерь когда-то давно был временным, а сейчас это уже постоянный поселок, там люди уже по многу лет живут, школу, капитальные дома построили. Его лагерем только по привычке называют. Вот скоро придумаем название и тогда наш лагерь станет настоящим официальным поселком. У нас, в вольном мире, люди сами имеют право придумать название для своего поселения!

Он сказал это с таким забавным апломбом, что это развеселило Корчак.

— Послушай, житель свободного мира, — засмеялся он, — когда я последний раз видел тебя перед строем стражников, это было всего полтора месяца назад, и это было совсем не в Вольном мире. Как быстро тут освоился, однако! Как давно ты здесь?

— Значит это все-таки тогда был ты! В черном пальто, за спиной коменданта! — удовлетворенно констатировал Ньютон. — Я тогда видел тебя, но мне даже в голову не могло прийти, что это ты. А они — догадались, я имею ввиду лагерников. Как они догадались, как они вычислили тебя, ума не приложу!

— Коллективный разум порой творит чудеса, — дипломатично заметил Корчак.

— Я тут три недели, — сказал Ньютон, — всего три недели свободы! А как будто — целая жизнь! Другая жизнь! Новая!

— Нет, я это серьезно, — он остановил машину и обернулся к Корчаку, — та, лагерная жизнь, я даже не воспринимаю ее как свое прошлое! Как будто это не со мной было, а с кем-то другим. Как будто я в книжке об этом читал! А эти три недели свободы — как будто вся жизнь. Как будто я тут с рождения живу, и все свои тридцать пять лет тут прожил! Ты сказал, что я быстро приспособился? А я и не приспосабливался вовсе. Я сразу начал жить. Я думаю, что есть люди, которые изначально созданы для свободы. Так вот. Я такой человек.

Он вновь тронул автомобиль с места и поехал, но не быстро, было заметно, что эмоции переполняют его, и ему трудно сосредоточиться на вождении.

— И да, вот еще что, — сказал он после минутной паузы, — у меня теперь другое имя. Зови меня Джоном Брауном.

— Почему именно Джоном Брауном?

— Ну, как сказать… этот Исаак Ньютон, он оказался не плохим человеком, как меня учили в лагере, а наоборот — великим ученым. Носить его имя — большая честь. Но я не ученый. Я борец. Этот Джон Браун — тоже был борцом, он сражался с оружием в руках против рабства и отдал свою жизнь за свободу других людей. И я решил, что тоже посвящу свою жизнь войне с рабством. И взял себе новое имя, Джон Браун, в его честь.

— Я знавал одного бывшего лагерника, который тоже сменил имя, вырвавшись на свободу. Его теперь зовут Моисей.

— Ты знаком с Моисеем? Это он вытащил меня из лагеря! Моисей — мой друг и наставник.

— Но ведь Моисей — в лагере Бодайбо, а ты здесь, в тысячах километров от него.

— Это не важно, мы работаем вместе, он начальник первой дистанции, а я — начальник второй.

— Начальник дистанции? Что это такое?

— Этого в двух словах не объяснить, — торжественно сказал Ньютон, — для этого тебе придется выслушать мою историю.

— Я очень хочу ее послушать! Тем более времени у нас много. Дорога, как я понимаю, не близкая.

— Меня выдернули на свободу из штрафной зоны, — начал рассказ Ньютон, — у нас тут очень мало людей, поэтому мы спасаем из лагерей, тех, кто достоин спасения. Я оказался достоин и меня — спасли.

— В Лагерях в штрафную зону на самом деле попадают в основном хорошие люди, — продолжил он. — Штрафников называют преступниками, но преступление большинства из них состоит только в том, что они не приемлют лагерной жизни. Настоящие мерзавцы и преступники — вот они-то прекрасно приспосабливаются к лагерям, и их редко встретишь в штрафной зоне.

— Не могу не согласится с такой логикой, — заметил Корчак, — здравое зерно в таких рассуждениях есть.

— Конечно есть, — воскликнул Ньютон, — не забывай, я сам был штрафником, и я видел, кто такие штрафники! Настоящие преступники там тоже есть, но большая часть — очень достойные люди, всё преступление которых состоит лишь в том, что они были рождены для свободы. Именно такие люди нужны в нашем вольном мире! Штрафная зона — идеальное место для того, чтобы черпать оттуда пополнение. И Моисей, придумал как это можно сделать!

— Моисей? Тот самый?

— Да! И вот что он придумал! В штрафной зоне никто не считает смертей. Людей туда посылают умирать. Расстрелы без суда, несчастные случаи — там это обычное дело. Одной смертью больше, одной меньше, никто не считает. А потому команда Моисея, которую он внедрил в штрафную зону, выбирает там достойных людей, имитирует их гибель, а потом, под видом покойников вывозит за пределы лагеря. И они оказываются на свободе.

— Тебя так же вывезли?

— Меня якобы расстреляли и спустили в прорубь. А на самом деле Моисей вывез меня на санях, сначала на свою базу, а потом сюда, в наш поселок. Здесь ведь тоже выстроена целая система, помогающая людям приспособится к новой жизни.

Ньютон снова затормозил и повернулся к Корчаку. Глаза его горели.

— Ты даже не представляешь, что является самой главной ценностью нашего мира! Че-ло-век! Как тут тщательно изучают каждого, чтобы дать ему возможность реализовать его лучшие черты, чтобы каждая, проявившаяся в человеке способность, получила развитие.

Он снова тронул с места машину.

— На следующий день после того, как меня привезли в поселок, мне мимоходом, вежливо сказали, что если мне вдруг станет скучно, то я могу помочь кому-нибудь в работе. «Мы вас ни в коей мере не принуждаем к труду, — сказали мне, — но если вдруг вы решите кому-то помочь, мы будем вам благодарны». Это они мне такое сказали! Да я сам от благодарности за то, что они меня вытащили, готов был горы для них свернуть! Смотрю, ребята разгружают транспорт, стал помогать. Но ты же меня знаешь, я же не могу просто так, мне надо порядок навести, а там было много чего, что улучшить можно. Стал ребятам объяснять, что дескать, давайте вот тут так сделаем, а вот тут — эдак, быстрее дело пойдет. Ребята собрались, слушают. И тут начальник появился. Ну, думаю, сейчас от меня одни щепки полетят. Но нет, тот внимательно меня выслушал, а потом говорит ребятам: «А ведь он дельные вещи советует!»

И смотрю, за ужином ко мне начальник транспортного цеха подсел и опять так вежливо, что, дескать мы вас не торопим, понимаем, что вы только из штрафзоны, вам в себя надо прийти. Но не хотели бы вы у нас бригадиром поработать. Потому что наши специалисты у вас явные организационные способности видят.

— Короче, ты начал делать карьеру с первого дня, — улыбнулся Корчак.

— Не просто начал, — серьезно ответил Ньютон, — я за неделю прошел путь от простого грузчика до начальника дистанции. Мыслимо ли такое было в Бодайбо?

— Так что такое начальник дистанции? Ты обещал объяснить.

— Начальник дистанции — это один из самых главных людей в нашем деле. Наш поселок — это конечная точка дистанции, трассы, по которой переправляют людей из лагерей на волю. Вот я начальник этой самой дистанции и есть. Раньше была одна дистанция, от Бодайбо до нашего поселка, и командовал ею Моисей. А теперь появилась вторая — от Куала Лумпура, и командую ею я. Они давно хотели эту дистанцию сделать, но у них не было человека с нужными талантами, а как я появился, вот так они ее и сделали.

— Так это ты меня сейчас в качестве начальника дистанции везешь? — догадался Корчак.

— Нет, — серьезно ответил Ньютон, — дело начальника — организовать работу, а людей возят специальные люди, проводники. Вот я, как начальник дистанции, получив сигнал от пилота о том, что тебе подменили конвойных, должен был успеть разобраться в чем дело, уведомить нашего сенатора о том, что тебя похищают, разработать план твоего спасения и реализовать его. Как видишь, я успел! А уж везу я тебя по старой дружбе. Когда еще вот так душевно пообщаешься, если не в дороге.

— Так это все сделал ты? — воскликнул потрясенный Корчак, — это ты спас меня? Но как? Мы же были в полете всего несколько часов! Лишь несколько часов прошло с того момента, как пилот заметил подмену!

— Ты — спас меня, я — спас тебя, — пожал плечами Ньютон, — но какие могут быть счеты между старыми друзьями.

Некоторое время они ехали молча.

— А можно я буду звать тебя по-прежнему, Ньютоном? — попросил Корчак, — я несколько раз пытался тебя Брауном назвать, пока мы ехали, но как-то язык не поворачивается. Для меня ты все равно — Ньютон.

— Хочешь называть Ньютоном, называй Ньютоном, — это теперь мой удел такой, всю жизнь два имени носить. Одно как бы официальное, а другое — легендарное.

— В смысле — легендарное?

— Неужто непонятно? У тебя ведь теперь тоже два имени на всю жизнь, одно — Ян Корчак, а другое Спаситель. Мы теперь с тобой как бы веревочкой связаны. Где упомянут Спасителя, там упомянут и друга его Ньютона. А где упомянут Ньютона — там упомянут и Спасителя.

— Это ведь даже не имена, — продолжил Ньютон после некоторой паузы, — это вроде как бы вторая суть. Ибо тот, кого зовут Спасителем не является Яном Корчаком, а тот, кого зовут Ньютоном — не является Джоном Брауном. Я потому и стал Джоном Брауном, чтобы люди не падали к моим ногам, когда я представляюсь Ньютоном.

— Неужто к ногам падают? — ахнул Корчак.

— Ну не буквально, конечно, фигурально, но разница не велика. Как узнают, что я «тот самый Ньютон», так сразу ждут от меня сокровенной мудрости, которой я научился у Спасителя, и жаждут наставлений.

— Да уж, и отмахнуться нельзя, — посочувствовал Корчак.

— Нельзя, — согласился Ньютон, — но я придумал выход. Я читаю лагерникам в качестве наставлений базовые принципы нашей вольной конфедерации.

— Да ладно,— засмеялся Корчак, — и что, слушают?

— Еще как слушают! Они же не на пустом месте возникли эти принципы, они выстраданы столетиями рабства. Они написаны кровью поколений, в них заключена сама квинтэсенция свободы. Любому лагернику они — как бальзам на душу!

— Но погоди, — спохватился Корчак, — ведь эти принципы Конфедерации, это же официальный документ, они же опубликованы, любой может поймать тебя на плагиате, увидев, что эти твои наставления совпадают с принципами конфедерации.

— Уже нет, не поймают, — тихо сказал Ньютон, — кажется, я перестарался, Ян. Я сделал странную вещь. Я разрушил причинно-следственные связи. Понимаешь, большинство теперь уверены, что это ты дал Конфедерации свои заповеди в качестве основного закона.



-->
Дизайн A4J

Карта сайта